 | |
| статьи | |
Артисты Льва Додина пошли в антрепризу и сыграли Августа Стриндберга
В Петербурге состоялась премьера спектакля "Пляска смерти" по пьесе Августа Стриндберга. Артисты Малого драматического театра -- Театра Европы, возглавляемого Львом Додиным, отважились на самостоятельный антрепризный проект.
Даже при колоссальном художественном авторитете, каким обладает в труппе МДТ Лев Додин, любой актер в глубине души все равно рвется на волю, считая режиссера в лучшем случае кем-то вроде инженера-наладчика, в худшем -- паразитирующим вредителем. Номинально у "Пляски смерти" режиссер, конечно, есть -- молодой Андрей Прикотенко. Но к работе его призвали только после полутора лет самостоятельных репетиций. И концепцию придумал не он. Автором генеральной линии значится Игорь Иванов, сыгравший одну из двух главных мужских ролей. Он же придумал идею оформления, пригласив в разработчики одного из лучших питерских сценографов Эмиля Капелюша.
Формат камерной драмы, впрочем, предусматривает подобное актерское самоуправство: внимание предельно сконцентрировано на трех героях. Отдельно взятую супружескую пару драматург запер на острове и перессорил со всеми соседями, чтобы в лабораторной чистоте исследовать клинический случай брака. В "Пляске смерти" супружество интерпретируется в том духе, что "хорошее дело браком не назовут". Накануне 25-летия совместной жизни на острове появляется брат жены, он же ее любовник. Двое мужчин и женщина грызутся, бьются, ужасаясь и громко проклиная друг друга, так что содрогается природа: по ходу дела многозначительно "падает барометр", портится погода, закипает шторм. Корень зла, мотор этого вселенского коловращения, конечно, она, сволочная неугомонная баба, которой неймется. При этом драматург умудрился поровну распределить свое сочувствие между всеми троими, ясно дав понять, что бьются они не друг с другом, а с личным отчаянием, ледяным страхом смерти. Это и определило литературный масштаб: вне этого грандиозного, почти божественного в своей неразборчивости сочувствия Стриндберг остался бы просто оголтелым невротиком.
Помня об этом, посреди сцены установили двухъярусную конструкцию: верхний этаж изображает некий метафизический "остров" -- неровно обкусанный по кругу железный лист, нижний -- необитаемо запущенный дом. Сквозь этажи, упираясь в потолок, осью проходит скрипучая шаткая винтовая лестница. Аккуратно задействованы все приемы, с помощью которых на театре изображают ситуации "вне времени и пространства". Здесь и мутные дрожащие зеркала, и пыльные столбы лучей, и желтые, непонятно чьи, дагеротипы, и ветром свищущая фонограмма. На ее верхних нотах у зрителей закладывает уши.
Однако спектакль антрепризный. Как артисты додинского театра, актеры стесняются грубого "чеса" и потому для аренды выбрали Учебный театр Театральной академии, а не какой-нибудь бывший ДК, обычную площадку для гастролеров. Но при этом сделали солидную скидку на то, что зритель пришел не за философией, а отдохнуть. И в меру споро, в меру складно, местами занудно разыгрывают скандинавский вариант немного вздорных, но в общем приладившихся друг к другу "старосветских помещиков" (Наталья Фоменко, Игорь Иванов), к которым вперся нежданный и ненужный гость (Сергей Власов). Ему вначале радуются как развлечению, потом потихоньку сатанеют и начинают выталкивать инородное тело, попутно осыпая бранью и тумаками друг друга. Седоусый вояка Эдгар, сверкающий шпорами на сапогах, мог бы с равной убедительностью носить отвислые синие треники и раздавленные тапки, а его полнотелая жена, стриндберговская дьяволица, носится по сцене, вопя и распустив власы, и, кажется, по примеру мужа, но втайне от зрителей, сама не прочь приложиться к бутылке. Так что хотя бы так, но свою наднациональную универсальность Стриндберг сохраняет.
ЮЛИЯ ЯКОВЛЕВА
"Коммерсант" N 165, 13 сентября 2002 г.
Даже при колоссальном художественном авторитете, каким обладает в труппе МДТ Лев Додин, любой актер в глубине души все равно рвется на волю, считая режиссера в лучшем случае кем-то вроде инженера-наладчика, в худшем -- паразитирующим вредителем. Номинально у "Пляски смерти" режиссер, конечно, есть -- молодой Андрей Прикотенко. Но к работе его призвали только после полутора лет самостоятельных репетиций. И концепцию придумал не он. Автором генеральной линии значится Игорь Иванов, сыгравший одну из двух главных мужских ролей. Он же придумал идею оформления, пригласив в разработчики одного из лучших питерских сценографов Эмиля Капелюша.
Формат камерной драмы, впрочем, предусматривает подобное актерское самоуправство: внимание предельно сконцентрировано на трех героях. Отдельно взятую супружескую пару драматург запер на острове и перессорил со всеми соседями, чтобы в лабораторной чистоте исследовать клинический случай брака. В "Пляске смерти" супружество интерпретируется в том духе, что "хорошее дело браком не назовут". Накануне 25-летия совместной жизни на острове появляется брат жены, он же ее любовник. Двое мужчин и женщина грызутся, бьются, ужасаясь и громко проклиная друг друга, так что содрогается природа: по ходу дела многозначительно "падает барометр", портится погода, закипает шторм. Корень зла, мотор этого вселенского коловращения, конечно, она, сволочная неугомонная баба, которой неймется. При этом драматург умудрился поровну распределить свое сочувствие между всеми троими, ясно дав понять, что бьются они не друг с другом, а с личным отчаянием, ледяным страхом смерти. Это и определило литературный масштаб: вне этого грандиозного, почти божественного в своей неразборчивости сочувствия Стриндберг остался бы просто оголтелым невротиком.
Помня об этом, посреди сцены установили двухъярусную конструкцию: верхний этаж изображает некий метафизический "остров" -- неровно обкусанный по кругу железный лист, нижний -- необитаемо запущенный дом. Сквозь этажи, упираясь в потолок, осью проходит скрипучая шаткая винтовая лестница. Аккуратно задействованы все приемы, с помощью которых на театре изображают ситуации "вне времени и пространства". Здесь и мутные дрожащие зеркала, и пыльные столбы лучей, и желтые, непонятно чьи, дагеротипы, и ветром свищущая фонограмма. На ее верхних нотах у зрителей закладывает уши.
Однако спектакль антрепризный. Как артисты додинского театра, актеры стесняются грубого "чеса" и потому для аренды выбрали Учебный театр Театральной академии, а не какой-нибудь бывший ДК, обычную площадку для гастролеров. Но при этом сделали солидную скидку на то, что зритель пришел не за философией, а отдохнуть. И в меру споро, в меру складно, местами занудно разыгрывают скандинавский вариант немного вздорных, но в общем приладившихся друг к другу "старосветских помещиков" (Наталья Фоменко, Игорь Иванов), к которым вперся нежданный и ненужный гость (Сергей Власов). Ему вначале радуются как развлечению, потом потихоньку сатанеют и начинают выталкивать инородное тело, попутно осыпая бранью и тумаками друг друга. Седоусый вояка Эдгар, сверкающий шпорами на сапогах, мог бы с равной убедительностью носить отвислые синие треники и раздавленные тапки, а его полнотелая жена, стриндберговская дьяволица, носится по сцене, вопя и распустив власы, и, кажется, по примеру мужа, но втайне от зрителей, сама не прочь приложиться к бутылке. Так что хотя бы так, но свою наднациональную универсальность Стриндберг сохраняет.
ЮЛИЯ ЯКОВЛЕВА
"Коммерсант" N 165, 13 сентября 2002 г.
