Помню черное помещение под крышей Дворца молодежи. Помню "зародышевую" пластику обнаженных актеров на сцене, Отчетливо помню: кто-то в ватнике, по сценарию падая сверху, огрел меня по спине коленом.

А в начале 90-х мы уже слышали о театре "Дерево" в Праге, в Амстердаме, под Флоренцией... О том, как снобы в Эдинбурге, во французском Перигье, на немецких фестивалях Агеnа и Wandertheater - у их ног всяческие награды. В прошлом году их угораздило (за спектакль Оnсе) получить приз в Мексике за лучший иностранный спектакль года о любви и стать лучшим театром Германии. Там же, в Дрездене, место их постоянной дислокации. Прошлой осенью театр "Дерево" дал четыре сверханшлаговых (это когда с билетом все равно негде встать) представления в Петербурге.

Лондон, Германия, Швеция, Москва (куда театр приглашен на "Золотую Маску" с новым спектаклем "Суицид"), Сеул - график гастролей "Дерева" на ближайшие два месяца. О том, что лидер "Дерева" Антон Адасинский в городе (приехал на репетиции шемякинского "Щелкунчика" в Марииике), корреспондент "Собаки" узнала за неделю до встречи. За это время успели рухнуть все планы, не раз подводила самая передовая мобильная связь и вышел из строя один фотограф. В довершение ко всему выяснилось, что большая часть нашего разговора неминуемо окажется за кадром.

- Я думаю, шемякинская версия "Щелкунчика" останется в истории. Михаил Шемякин строит великолепные декорации и создает либретто. Он является главным мотором, который новогоднюю сказку для детей возвращает в более жесткую, более глубокую эстетику Гофмана. Он хочет сделать из "Щелкунчика" настоящую Гофманиаду. Я думаю, будет очень хороший балет. Сыгранный, "сдирижированный" Гергиевым в очень хорошем ритме. Я был приглашен на роль Дроссельмейера после того, как Шемякин увидел нашу репетицию в Нью-Йорке. И он настоял в театре на моем участии, поскольку попасть в Мариинский театр человеку не из балета, а из совершенно другой системы довольно сложно.

- Каковы перспективы у того вида театрального искусства, которым Вы занимаетесь?

- У вида искусства нет никаких перспектив вообще. Есть перспективы у конкретно взятого человека, который занимается этим искусством. Есть его личная энергия и личная сила. Насколько его хватит - настолько хватит и этого стиля. То есть стиль без человека не живет. Не быть стилю Мейерхольда после того, как он ушел, когда уйдет "Дерево" - не будет никакого стиля "Дерева". Будут другие люди и другие имена.

- Чтобы объяснить, что такое такое "Дерево", Адасинский долго говорит "о слове".

- Когда-то я занимался словом - мне было интересно понять, насколько сильно действие тембра, поэзии, прозы. Просто разобраться с тем, что у человека вылезает изо рта. Разобрался. Но на сцену выносить это не захотелось. Конечно, мы общаемся с людьми, мы играем в эти игры, как все. Но на сцену - "Дерево" или похожие на нас - стремятся принести ту реальность, которой нет вокруг нас в обычной жизни. Фантастическую? Несуществующую? Скорее, трудно видимую. Трудно осязаемую... И так трудно это бывает сделать, и так мы счастливы, когда это, наконец, происходит. Возможно, на сцене уместна высокая поэзия. Но мы видим, что другие с помощью литературы (читай - дурацких пьес и клинических сценариев) стараются на сцене утвердить обычную реальность, которой и так - по горло. Мы считаем, что театр - храм той реальности, которой людям не хватает. Она много вокруг, просто ее надо вытащить, анализировать каким-то образом, погрузить в это людей. Те два часа, которые они проведут в театре, они должны находиться в другом мире.

- Восприятие театра имеет географические особенности?

- Никакого отношения эта вторая реальность географии не имеет вообще. Она не имеет никаких границ, адресов, языков, генетических кодов. Это совершенно другой мир. Конечно, есть разная публика. Легко закипающие итальянцы, много думающие и очень глубоко копающие немцы, американцы, летящие по поверхности с огромной скоростью. Я могу злиться на какую-то странную реакцию, на какое-то непонимание, на деградацию. Это мое личное. Но во время спектакля вся публика, которая сидит в зале, божественна. И эти два часа я просто ее обожаю. Я обязан ее любить. Это как секс. Публика во время спектакля будет хотеть актера только тогда, когда это взаимно. А если нет, то - сидим, пьем чай.

- О чем Ваш новый спектакль "Суицид"?

- Это спектакль, который стал рождаться из музыки людей рок-н-ролла, которые покончили с собой или по разным причинам ушли из жизни рано, но сделали так много в музыке. Таких, как Ник Дрейк, Дженис Джоплин или Джимми Хендрикс...

Просто таким образам я начал думать. О том, что когда ты начинаешь призывать в своих бедствиях смерть, слишком много о ней говорить - она к тебе подойдет и сожмет твое время. Раз ты просишь - она тебя заберет раньше, но времени отпустит больше. Это очень странный момент, время станет резиновым. Наверное, поэтому люди, которые ушли раньше, успели так много сделать... Это просто будет спектакль "Дерева", который называется "Суицид". Опять же о любви. Человека к смерти.

С "Суицидом" его пригласили в Москву на "Золотую Маску".

- Что лучше - всеобщее признание с полчищем папарацци или безвестность в компании добрых друзей?

- Здесь получается, что журналисты не могут быть добрыми друзьями? А тот, с кем мы сидим на прокуренной кухне и обсуждаем философию мира, они и есть добрые друзья? Все не так, конечно. Я очень не люблю бездельников. И одной из очень важных причин нашего отъезда из России было ощущение, что я вязну в безделье тех самых, как Вы выражаетесь, преданных друзей и знакомых. То есть это не стало приносить никакого толку, ни мне, ни театру, ни моим актерам. Я стал терять здесь время.

Тем не менее, премьера "Суицида" пройдет именно здесь.

Потом мы говорили о британской психоделике 60-х и Элвисе Пресли, о внеплановом вдохновении, о дырках в небе, через которые пьются энергетические потоки на бедные головы всевозможных творцов. И о полетах.

- Умеете ли Вы летать?

- Давайте следующий вопрос.

- Это последний.

- Вы же видели в спектакле 'Всадник' - умею.


Источник: Светлана Железнова. Собака. ru, N5 2001г.