 | |
| статьи | |
Переводим мы любовь с древнегреческого
От самого названия - 'Эдип-царь' - веет архаикой. Воображение сразу рисует чашу амфитеатра под знойным небом Эллады и толпы зрителей, стекающихся на представление трагедии Софокла. Немножко похоже на Петровский стадион, когда там играет 'Зенит'. Тот же накал страстей, то же многолю-дие. А на сцене... Нет, сцена должна быть не меньше Мариинской - заполненная до отказа хором и мимансом. Да и солисты - Эдип, Иокаста, Креонт - тоже ближе к оперным первачам. Все на котурнах, отчего в осанке возникает царственность и величественность.
Что до содержания, то мало кто помнит что-либо, выходящее за рамки формулы 'Эдипов комплекс'. Всё как в тумане. Или - в пыли веков. Времени с момента первой премьеры и вправду прошло немало. Что-то подзабылось, что-то устарело и кажется непостижимым. В спектакле, поставленном в петербургском Театре на Литейном, именно эту пыль веков и сдувают.
Атмосфера, которую создали художники Эмиль Капелюш и Евгений Ганзбург (свет), - марево, повисшее над сценой. Это не только от жары и чумных костров, это толща веков и туман неведения, который рассеется только к финалу.
Наверное, в таком же тумане немало поблуждали и авторы спектакля - режиссёр Андрей Прикотенко, артисты Ксения Раппопорт, Тарас Бибич, Джули-ано ди Капуа и Игорь Ботвин, - прежде чем разобрались в мифе, фрагмент которого расписал по ролям драматург Софокл. Как им пришло в голову поставить эту трагедию, а не какую-нибудь современную историю?!
Актёры год назад закончили Академию театрального искусства по классу Вениамина Филыитинского. Режиссёр Прикотенко учился у того же мастера четырьмя годами раньше. Тогда была предпринята попытка создать свой театр под названием Театр на Крюковом канале. Он просуществовал несколько лет на верхнем этаже Дворца культуры имени Первой пятилетки. Туда плавно перекочёвывали студенческие спектакли из знаменитой 51-й аудитории, доставшейся 'фильштинцам' от 'кацма-нят'. Там родился спектакль 'В ожидании Годо', впоследствии награждённый престижными призами и эпитетами. Творчески театр жил замечательно - вдохновенно и ярко. А вот организаторских талантов не хватило, чтобы спастись от натиска новых экономических условий.
Ученики Фильштинского всегда нарасхват. Первый выпуск прибился к Виктору Крамеру и стал основой его Фарсов, второй усыновил Владислав Пази, пригласивший в Театр Ленсовета участников 'Годо' вместе с режиссёром Юрием Бутусовым. Третий выпуск был не менее звёздным: учебные спектакли шли с аншлагом, сниматься в кино и в телесериалах ребята начали чуть не с первого курса, вместе с дипломом большая часть выпускников получила лестные приглашения в труппы МДТ и БДТ. Один из выпускных спектаклей - 'Венецианка' - был взят в репертуар Приюта комедиантов. Однако попытки реанимировать Театр Фильштинского не предпринимались, в чём можно усмотреть знамение времени. Подсознательно молодые артисты уловили внутренние толчки - как перед землетрясением, - исходящие из недр репертуарного театра. И не стали особенно гоняться за академическими ангажементами. Есть роль в каком-то крупном проекте - хорошо, нет ролей - найдём на стороне.
К самостоятельной работе они привыкли ещё в институте. Этюдный метод, исповедуемый мастером, требует 'самодеятельности': работы над текстом, изучения контекста, сочинения подтекста. И хотя особых пауз ни у кого из них не было (все снимались в сериалах, а Ксения Раппопорт репетировала к тому же Нину Заречную у Додина), артисты при малейшей возможности собирались и разминали пьесу. Когда же выяснилось, что с их спектакля может начаться история мастерской Театра на Литейном, работа пошла ещё энергичней.
Видимо, начинать они решили с начала - от истоков театра, с античности.
Если ученики знаменитых курсов Кацмана и Додина начинали с русской классики, с путешествий в Верколу, на родину 'братьев и сестёр', то нынешним 'фильштинцам' следовало бы отправиться в Грецию. Увы, такой возможности у ребят не было, посему приходилось базироваться на знаниях, полученных в институте на Моховой. Следы иронически осмысленной академической эрудиции присутствуют в спектакле. Персонажи кажутся сошедшими с чернофигурных ваз или античных росписей. А вестник из Коринфа появляется на сцене, таща на спине (вместо паспорта) огромный кусок беломраморной колонны с пышной коринфской капителью.
Базис вообще традиционно важен для учеников этой ветви петербургской театральной школы. При отчётливой склонности к игровой структуре действия, они не чуждаются аналитики. Формальные изыски сочетают с учёными изысканиями. При работе над пьесой не удовлетворились одним переводом и сделали по существу самостоятельный текст на основе переводов С. Апта, Ф. Зелинского, Д. Мережковского и С. Шервинского. Строфы Софокла произносятся то с подобающей торжественностью, то распеваются словно рэп. Соединить то, что кажется несоединимым, помогает музыка, которую тоже банальной не назовёшь. Это подлинный, аутентичный, как сейчас принято выражаться, греческий фольклор, - песни пастухов и виноградарей. Когда их поёт хор (всё та же актёрская троица), то ничего уже больше не надо объяснять. Мы понимаем, что это за земля, что за народ и что за отношения связывают царей с простыми смертными, а тех в свою очередь - с агнцами, мирно пасущимися на лугах. А заодно вспоминаем, что буквально слово 'трагедия' в переводе с древнегреческого означает - 'козлиная песнь'.
Песни просты, как и нравы. Посконны сплетённые из грубой овечьей шерсти одежды. Камни, дерево, песок - вот и вся среда обитания. Впрочем, они, так же как вода и огонь, не столько приметы быта, сколько азбука древнегреческого мира. В этом мире ещё присутствует целостность, он ещё не разобран на кирпичики. Оттого хор из своих рядов выдвигает Эдипа, Иокасту, Креонта, которые сохраняют генетический код и играючи возвращаются в массовку или переходят на вторые роли. В этом смысле больше всего повезло Тарасу Бибичу, который не только является главным хористом, но и играет четырёх персонажей, друг на друга абсолютно не похожих.
Здесь всё - единый поток. Никакой статики, сплошное переливчатое и переменчивое движение. Преображаясь, солисты не теряют индивидуальности. К слову, если вспомнить прародителей молодых артистов - команду Малого драматического театра, то там по сей день идёт начавшаяся ещё в спектакле
'Дом' борьба личности с коллективом. Трагическое мироощущение режиссёра и его труппы именно отсюда и проистекает: герою спектаклей МДТ постоянно приходится отстаивать самость, терзаясь при этом угрызениями совести. Эта тема для театра Додина - одна из программных. В хоре, состоящем из солистов, центробежные силы всё время противоречат силам центростремительным.
Для артистов, пришедших в профессию в новом тысячелетии, эти проблемы не актуальны. Может быть, оттого они и не стремятся построить свой театр. Для их творческих амбиций достаточно сцены-пятачка и труппы, состоящей из трёх-четырёх друзей. Так же и новая генерация режиссёров не рвётся руководить театрами, предпочитая контрактные отношения. Свобода им дороже комфорта.
И в 'Эдипе' - то же. Если у артиста есть харизма, как у Игоря Ботвина, то его царь Эдип предстаёт как полноценная личность, как человек, который действительно мог спасти Фивы от сфинкса. Молодому актёру выпала трудная
участь: его собственный дебют совпал с премьерой спектакля на сцене Учебного театра, и можно себе представить, как дрожали поджилки у его героя, которому пришлось покорять сразу две вершины. Мужское обаяние, обманчивая бру-тальность не затенили душевных мук, пережитых его Эдипом в час прозрения. Момент истины был прожит артистом с поистине трагическим размахом. Мы увидели человека, который на огромной скорости.нёсся к пропасти и на миг задержался на краю, чтобы взглянуть на мир другими глазами.
Первый исполнитель роли Эдипа итальянец Джулиано ди Капуа совершенно иначе вёл роль. Похоже, артист изначально приговорил своего героя к высшей мере и всячески старался сгладить трагизм финала. Его Эдип, шумный, крикливый, взвинченный, моторный, - всё время в напряжении, в стойке обороны. За час сорок, пока длится спектакль, зритель привыкает к высокой температуре его существования в роли и... перестает ощущать болевой порог.
Если бы не Иокаста (Ксения Раппопорт), до финального катарсиса дело могло и не дойти. Настоящая гречанка с гибкой и сильной фигурой, с ногами, легко пускающимися в пляс, с гривой курчавых волос, с голосом мифической Сирены, способной соблазнить святого... Материнское начало в ней неотрывно от вечной женственности. Не оттого ли, когда на асфоделевом лугу Иокаста превратится в резвую козочку, она вновь обратит свой взор на Эдипа и напоит слепого скитальца своим молоком? Будет это уже после того, как камни упадут с неба и тайное станет явным.
Гармония античного мира не нарушилась, а равновесие нашего, насквозь дисгармоничного мира способно восстановить искусство. Чем, собственно, и озабочены артисты, разыгрывающие миф о царе Эдипе. Они энергично встряхнули старую пьесу, сдули с неё пыль веков, а когда туман рассеялся, выяснилось, что история эта - про нас с вами.
Елена Алексеева
"Театр" 2002, N 2.
Что до содержания, то мало кто помнит что-либо, выходящее за рамки формулы 'Эдипов комплекс'. Всё как в тумане. Или - в пыли веков. Времени с момента первой премьеры и вправду прошло немало. Что-то подзабылось, что-то устарело и кажется непостижимым. В спектакле, поставленном в петербургском Театре на Литейном, именно эту пыль веков и сдувают.
Атмосфера, которую создали художники Эмиль Капелюш и Евгений Ганзбург (свет), - марево, повисшее над сценой. Это не только от жары и чумных костров, это толща веков и туман неведения, который рассеется только к финалу.
Наверное, в таком же тумане немало поблуждали и авторы спектакля - режиссёр Андрей Прикотенко, артисты Ксения Раппопорт, Тарас Бибич, Джули-ано ди Капуа и Игорь Ботвин, - прежде чем разобрались в мифе, фрагмент которого расписал по ролям драматург Софокл. Как им пришло в голову поставить эту трагедию, а не какую-нибудь современную историю?!
Актёры год назад закончили Академию театрального искусства по классу Вениамина Филыитинского. Режиссёр Прикотенко учился у того же мастера четырьмя годами раньше. Тогда была предпринята попытка создать свой театр под названием Театр на Крюковом канале. Он просуществовал несколько лет на верхнем этаже Дворца культуры имени Первой пятилетки. Туда плавно перекочёвывали студенческие спектакли из знаменитой 51-й аудитории, доставшейся 'фильштинцам' от 'кацма-нят'. Там родился спектакль 'В ожидании Годо', впоследствии награждённый престижными призами и эпитетами. Творчески театр жил замечательно - вдохновенно и ярко. А вот организаторских талантов не хватило, чтобы спастись от натиска новых экономических условий.
Ученики Фильштинского всегда нарасхват. Первый выпуск прибился к Виктору Крамеру и стал основой его Фарсов, второй усыновил Владислав Пази, пригласивший в Театр Ленсовета участников 'Годо' вместе с режиссёром Юрием Бутусовым. Третий выпуск был не менее звёздным: учебные спектакли шли с аншлагом, сниматься в кино и в телесериалах ребята начали чуть не с первого курса, вместе с дипломом большая часть выпускников получила лестные приглашения в труппы МДТ и БДТ. Один из выпускных спектаклей - 'Венецианка' - был взят в репертуар Приюта комедиантов. Однако попытки реанимировать Театр Фильштинского не предпринимались, в чём можно усмотреть знамение времени. Подсознательно молодые артисты уловили внутренние толчки - как перед землетрясением, - исходящие из недр репертуарного театра. И не стали особенно гоняться за академическими ангажементами. Есть роль в каком-то крупном проекте - хорошо, нет ролей - найдём на стороне.
К самостоятельной работе они привыкли ещё в институте. Этюдный метод, исповедуемый мастером, требует 'самодеятельности': работы над текстом, изучения контекста, сочинения подтекста. И хотя особых пауз ни у кого из них не было (все снимались в сериалах, а Ксения Раппопорт репетировала к тому же Нину Заречную у Додина), артисты при малейшей возможности собирались и разминали пьесу. Когда же выяснилось, что с их спектакля может начаться история мастерской Театра на Литейном, работа пошла ещё энергичней.
Видимо, начинать они решили с начала - от истоков театра, с античности.
Если ученики знаменитых курсов Кацмана и Додина начинали с русской классики, с путешествий в Верколу, на родину 'братьев и сестёр', то нынешним 'фильштинцам' следовало бы отправиться в Грецию. Увы, такой возможности у ребят не было, посему приходилось базироваться на знаниях, полученных в институте на Моховой. Следы иронически осмысленной академической эрудиции присутствуют в спектакле. Персонажи кажутся сошедшими с чернофигурных ваз или античных росписей. А вестник из Коринфа появляется на сцене, таща на спине (вместо паспорта) огромный кусок беломраморной колонны с пышной коринфской капителью.
Базис вообще традиционно важен для учеников этой ветви петербургской театральной школы. При отчётливой склонности к игровой структуре действия, они не чуждаются аналитики. Формальные изыски сочетают с учёными изысканиями. При работе над пьесой не удовлетворились одним переводом и сделали по существу самостоятельный текст на основе переводов С. Апта, Ф. Зелинского, Д. Мережковского и С. Шервинского. Строфы Софокла произносятся то с подобающей торжественностью, то распеваются словно рэп. Соединить то, что кажется несоединимым, помогает музыка, которую тоже банальной не назовёшь. Это подлинный, аутентичный, как сейчас принято выражаться, греческий фольклор, - песни пастухов и виноградарей. Когда их поёт хор (всё та же актёрская троица), то ничего уже больше не надо объяснять. Мы понимаем, что это за земля, что за народ и что за отношения связывают царей с простыми смертными, а тех в свою очередь - с агнцами, мирно пасущимися на лугах. А заодно вспоминаем, что буквально слово 'трагедия' в переводе с древнегреческого означает - 'козлиная песнь'.
Песни просты, как и нравы. Посконны сплетённые из грубой овечьей шерсти одежды. Камни, дерево, песок - вот и вся среда обитания. Впрочем, они, так же как вода и огонь, не столько приметы быта, сколько азбука древнегреческого мира. В этом мире ещё присутствует целостность, он ещё не разобран на кирпичики. Оттого хор из своих рядов выдвигает Эдипа, Иокасту, Креонта, которые сохраняют генетический код и играючи возвращаются в массовку или переходят на вторые роли. В этом смысле больше всего повезло Тарасу Бибичу, который не только является главным хористом, но и играет четырёх персонажей, друг на друга абсолютно не похожих.
Здесь всё - единый поток. Никакой статики, сплошное переливчатое и переменчивое движение. Преображаясь, солисты не теряют индивидуальности. К слову, если вспомнить прародителей молодых артистов - команду Малого драматического театра, то там по сей день идёт начавшаяся ещё в спектакле
'Дом' борьба личности с коллективом. Трагическое мироощущение режиссёра и его труппы именно отсюда и проистекает: герою спектаклей МДТ постоянно приходится отстаивать самость, терзаясь при этом угрызениями совести. Эта тема для театра Додина - одна из программных. В хоре, состоящем из солистов, центробежные силы всё время противоречат силам центростремительным.
Для артистов, пришедших в профессию в новом тысячелетии, эти проблемы не актуальны. Может быть, оттого они и не стремятся построить свой театр. Для их творческих амбиций достаточно сцены-пятачка и труппы, состоящей из трёх-четырёх друзей. Так же и новая генерация режиссёров не рвётся руководить театрами, предпочитая контрактные отношения. Свобода им дороже комфорта.
И в 'Эдипе' - то же. Если у артиста есть харизма, как у Игоря Ботвина, то его царь Эдип предстаёт как полноценная личность, как человек, который действительно мог спасти Фивы от сфинкса. Молодому актёру выпала трудная
участь: его собственный дебют совпал с премьерой спектакля на сцене Учебного театра, и можно себе представить, как дрожали поджилки у его героя, которому пришлось покорять сразу две вершины. Мужское обаяние, обманчивая бру-тальность не затенили душевных мук, пережитых его Эдипом в час прозрения. Момент истины был прожит артистом с поистине трагическим размахом. Мы увидели человека, который на огромной скорости.нёсся к пропасти и на миг задержался на краю, чтобы взглянуть на мир другими глазами.
Первый исполнитель роли Эдипа итальянец Джулиано ди Капуа совершенно иначе вёл роль. Похоже, артист изначально приговорил своего героя к высшей мере и всячески старался сгладить трагизм финала. Его Эдип, шумный, крикливый, взвинченный, моторный, - всё время в напряжении, в стойке обороны. За час сорок, пока длится спектакль, зритель привыкает к высокой температуре его существования в роли и... перестает ощущать болевой порог.
Если бы не Иокаста (Ксения Раппопорт), до финального катарсиса дело могло и не дойти. Настоящая гречанка с гибкой и сильной фигурой, с ногами, легко пускающимися в пляс, с гривой курчавых волос, с голосом мифической Сирены, способной соблазнить святого... Материнское начало в ней неотрывно от вечной женственности. Не оттого ли, когда на асфоделевом лугу Иокаста превратится в резвую козочку, она вновь обратит свой взор на Эдипа и напоит слепого скитальца своим молоком? Будет это уже после того, как камни упадут с неба и тайное станет явным.
Гармония античного мира не нарушилась, а равновесие нашего, насквозь дисгармоничного мира способно восстановить искусство. Чем, собственно, и озабочены артисты, разыгрывающие миф о царе Эдипе. Они энергично встряхнули старую пьесу, сдули с неё пыль веков, а когда туман рассеялся, выяснилось, что история эта - про нас с вами.
Елена Алексеева
"Театр" 2002, N 2.
