Софокл. 'Эдип-царь'. Театр 'На Литейном'. Режиссер Андрей Прикотенко, художник Эмиль Капелюш

Добрый вечер, трагедия с героями и богами,
с плохо прикрытыми занавесом ногами,
с собственным именем, тонущим в общем гаме.
Ну если хочешь, трагедия, - удиви нас!
Изобрази предательство тела, вынос
Тела, евонный минус, оскорбленную невинность.
Иосиф БРОДСКИЙ

Поиграть в трагедию, взглянуть на нее вот так, в свои -дцать глазами современного человека - идея соблазнительная и, пожалуй, единственно возможная (если, конечно, не обладаешь трагическим мироощущением, которое, впрочем, в трагедии как драматургическом источнике не нуждается). Другой вопрос, чем и насколько детерминировано сознание современного человека. Здесь все, как кажется, приблизительно одинаково. В XX веке, начавшемся со слов 'Бог умер', веке войн и массовых убийств, трагедия невозможна. И Р.Ту-минас в недавнем своем спектакле взирал на Эдипа глазами современного человека, живущего в ситуации 'смерти Бога'. Поэтому в его спектакле рок, предначер-танность судьбы представали всего лишь страшным набором случайностей, отменяя тем самым высший смысл, заложенный в трагедии. Огромная Вавилонская башня накатывала на свои жертвы, подминая всех под себя, но она была лишь чудовищным механизмом. Небеса оставались пусты, и человек пребывал под-ними один в черном пространстве. Текст трагедии режиссер облек в формы тотальной иронии, мрачноватого гротеска. Здесь не было Эдипа-героя. Вздорный юноша, возомнивший себя царем, был молод не только физически, но - молод, мал относительно Человека. И этот инфантилизм существовал как принадлежность нашего времени и приговор ему.
Андрей Прикотенко в спектакле 'Эдип-царь' также смотрит на трагедию глазами современного человека. 'Заглянем в лицо трагедии. Увидим ее морщины...'
Сцена из спектакля. Фото Ю.Белинского
Взгляд замечает древность трагедии, несоразмерность современной жизни бывшему ее величию. Но не находит в этом повод для печали. Скорее - повод для игры. Режиссер, сопрягая современное мышление, ироничную остраненность с извечным для человека драматизмом незнания, неопределенности его судьбы, мнимого могущества, - рассказывает историю о том, как горе пришло к Эдипу. Но взгляд его все-таки скользит по вертикали - от небес до земли и обратно. Наверху, под колосниками, подвешены
камни, внизу, среди разбросанных камней, напоминающих обломки Парфенона, - жертвенник. Эти полюса держат спектакль, отсюда 'качели', раскачивающие действие - взлетая до мгновений трагического вдоха, оно мгновенно падает в пропасть иронии, зачастую через ироническое обыгрывание. Средствами 'смешного' представляют 'ужасное'.
'Дайте мне человека, и я начнусь с несчастья'. Режиссер отдает року - человека. Не в виде героя - в виде игрушки. Эдипа играет Джулиано ди Капуа. Впрочем, на имени и заканчивается его принадлежность древнему жанру. Героя как того, кто совершает поступок, противостоит небесам и принимает свершившееся, здесь нет. Он присутствует как отражатель происходящего, как некий облик Эдипа (черноволосый, южный красавец) без внутреннего наполнения. Он - пассивный залог, страдательное причастие, дитя рока. Детство сознания и поведения этого Эдипа очевидно. Весь драматизм происходящего берет на себя Иокаста в исполнении Ксении Раппопорт, именно она играет поступь беды, ее постепенное, все более отчетливое звучание. Остальных персонажей играет Тарас Бибич. ему принадлежит стихия театра, мимесис, перевоплощение, постоянное перетекание из образа в образ. И все они - Хор, почтенные старцы, фиванский народ.

Елена Строгалева
    Петербургский театральный журнал N 27. 2002