добавить в избранное
регистрация
рассылка новостей
карта сайта
    Новости • «Спектакль "Смерть Тарелкина"»
архив новостей
предложения
проекты
о нас
пресса
актерская база данных

Борис Казаков
Художник-аниматор



Андрей Прикотенко
режиссер



Дмитрий Светозаров
кинорежиссер, сценарист


 



Спектакль "Смерть Тарелкина"
4 февраля 2002

Драма родилась на площади перед РУВД

Трудно представить себе столь разные ожидания, чем те, с которыми приходят зрители смотреть новый спектакль режиссера Юрия Бутусова, на сей раз антрепризный, - "Смерть Тарелкина". Большинство радуется возможности увидеть на сцене живьем "ментов" - исполнителей ролей всяческих правоохранителей из криминальных сериалов "Агент национальной безопасности", "Убойная сила" и т.д. Идеология волнует этих зрителей лишь в той степени, в какой криминальная история допускает патриотическую гордость за действия органов правопорядка. Мы привыкли к серийным теле-ментам, хотя и лишенным романтизации, обыкновенным, несколько комичным, но в конечном итоге очень положительным. Такие "свои парни" совсем не борются за неправду, взяток не вымогают, никого до полусмерти в участке не избивают, чтобы в бессознательном виде ограбить, и от возмездия друг друга любыми средствами не выгораживают. А "Смерть Тарелкина" без этого всего не существует и является, пожалуй, главной пьесой русского гротескного репертуара, она культово-диссидентская при любом режиме. С тех пор как она была написана 130 лет назад и тут же запрещена к постановке, русская интеллигенция смакует афористичные реплики этой безжалостной ядовитой "чернухи", изображающей отечественный полицейский режим.
Со снобистским чувством интеллектуалы смешиваются с любителями телесериалов в темном, рассчитанном на 2 тысячи посадочных мест и похожем на склеп, зале Дворца Культуры имени Ленсовета (название, если вдуматься, подходящее, в стиле Сухово-Кобылина): знаем-знаем, исказят, оболванят. Еще бы: ни одного другого автора Мейерхольд не ставил пять раз, только Сухово-Кобылина (причем, апокалиптическая "Смерть Тарелкина" вышла за два дня до Октябрьской революции 1917 года, а потом еще раз в 1922 году). Советскому зрителю в мейерхольдовском спектакле в первый раз показали на сцене метафорически изображенную механику военизированного режима в виде тотальной мясорубки, через которую с садистским весельем работники "органов" пропускали обывателей. Критики признавались: в том действе пугала жуть, издевка смерти над человеком... Теперь в антрепризном зрелище, с телезвездами, следовало ожидать совсем другого.
Юрий Бутусов, действительно, меняет жанр пьесы. Он отказывается от первой половины сложного слова "трагифарс". Он ставит просто фарс. Более того, кажется, что по сравнению с жестко-режиссерскими спектаклями в нормальном драматическом театре, меняется и сам тип сценического зрелища. Ключевые реплики и монологи артисты произносят a parte, прямо обращаясь к зрителям, почти выкрикивают, стоя фронтально на авансцене. Исполнители по-своему учитывают опыт своего участия в эстрадных концертах (а какой День милиции теперь обходится без них?). Получается современный площадной театр. Он не для интеллектуалов, вернее, не только для них. И в этом нет криминала. Так же игралась комедия дель'арте на рыночной площади, да и упомянутный Мейерхольд, полемизируя с большевистскими теоретиками, думал об особенностях "народного" театра в смысле не идеологическом, а скорее эстетическом, опираясь на идеи Пушкина: "драма родилась на площади и составляла увеселение народное...".
Форма балагана А.В.Сухово-Кобылиным предполагалась. Бутусов на этом строит свой сценический сюжет. "Реальности" нет. Вместо нее один тотальный обман, в котором все играют дикие роли, представляются кем угодно, но не самими собой. Цирковой шатер с дырой посередине и человекообразными тушами (не то живыми, не то нет), подвешенными на веревках - единственная реальность, в которой могут существовать персонажи спектакля, то есть балаганные маски, совершающие многочисленные метаморфозы. Здесь и цирковые гигантские шаги. Арена для аттракционов представлена в сценографии Александра Шишкина открыто. Бутусов и его актерская команда давно нашли форму "походной" игры. "В ожидании Годо", "Клоп", "Сторож" были построены именно так, на драматургии розыгрыша и притворстве ключевых персонажей. Даже в "Войцеке" режиссеру понадобился отсутствующий у Бюхнера персонаж Дурачок (Константин Хабенский), который стал двойником главного героя, только - в гротескном отражении; а многочисленные эксцентрические танцы "переворачивали" драматическую линию в духе гамлетовской "Мышеловки".
Художественную формулу "Смерти Тарелкина" легко увидеть в сцене допроса свидетелей, выстроенной точно по мейерхольдовской схеме актерской трансформации из спектакля "Д.Е.". Всех свидетелей играет один Артур Ваха, на несколько секунд скрывающийся за сценой и появляющийся в новой эксцентрической "маске", он демонстрирует одну за другой несколько броских внешних характерностей. Чем этот ментовский КВН в стиле XIX века - не один из видов оборотничества?
Действие спектакля в значительной степени составлено из трюков, lazzi - шуток, свойственных театру. Например, как в кукольном театре, могучая Брандахлыстова (в исполнении того же Артура Вахи) легко швыряет чуть ли не через всю огромную сцену Расплюева. Фокус в том, что впервые в нарушение традиции русского театра Расплюев - не тщедушный негодяйчик, а первобытный медведь-громила, у него и костюм представляет собой почти звериную шкуру, особенно комичную в сочетании с маленькой шапочкой. Его полет из дамских ручек - из классической серии трюков площадного театра.
Вот так в первой половине спектакля игра идет довольно весело. Однако сама бесчувственность действующих "лиц" постепенно приобретает другой, безрадостный смысл. Мотив восторга от власти выходит на поверхность к кульминационным сценам в полицейском участке. Тарелкину противостоит непобедимое подразделение "силовиков": Варравин, пристав Ох, Расплюев, Качала (он же Шатала). Они разные, их разум - коллективный, и жуткий в том смысле, в котором Фрейд рассуждал про "коллективное бессознательное". "Любого могу засадить в секрет" - садистски торжествует Варравин. Он, в исполнении Константина Хабенского, - интеллектуал "органов". Романтический ветеранский шрам через всю щеку, конечно фальшивый, придает его хищному виду и горящему взгляду многозначительную мотивацию. Маска надевается на маску, фальшивый Варравин притворяется вовсе не существующим Полутатариновым. Артист использует типаж из ролей своих положительных современных стражей порядка, но добавляет к ним то "остранение", которое там было невозможно. Даже по сравнению с другими полицейскими буффонами, выглядит существом виртуальным частный пристав Ох: Андрей Зибров играет, по существу, куклу, у которой откровенно фальшивый горб, механическое тело, безжизненное картонное "нарисованное" лицо, синтезаторный скрипучий звук голоса. Особенный эффект получается от того, что несомненно полный сил молодой пристав Ох изображает озабоченного немощного старика в инвалидной коляске.
Центральной фигурой в цирковой реальности спектакля оказывается Расплюев. Михаил Пореченков создает "синтетический" образ, умножая друг на друга и переворачивая смыслы сыгранных ролей (агент национальной безопасности, плюс Присыпкин, плюс персонажи Беккета). Классическое амплуа, к которому относится этот Расплюев - "хвастливый капитан". В наивном громиле артист обнаруживает полную гармонию: физическое совершенство не предполагает никакой моральной рефлексии. Вообще-то такой образ ближе к гоголевскому Держиморде, даже странно выглядит, что он ищет очки для чтения, едва ли он вообще читает. У Расплюева, сыгранного Пореченковым, нет и не может быть "задних" мыслей, он прост, примитивен, и в этом его особая сила. Артист фиксирует момент полного, бесконтрольного торжества полицейского менталитета. Он "переступает" границу рампы и делает пугающие предупреждения "нежелательно" реагирующим зрителям в зале.
С момента осознания Расплюевым своего полновластия спектакль переходит в сложную тональность: персонажи-"силовики" по-прежнему веселятся, шутят по-своему (ну очень по-своему!), а действие перестает быть смешным. "Врешь, Попугайчиков, не прошло наше время... Всю Россию потребуем, я каждого подозреваю... Раболепствовать будут!" - выкрикивая угрозы в зрительный зал, Расплюев теряет внутренние тормоза. Настроение полной свободы, "отвязанности", разгул, - тоже своего рода игра. Режиссура не пытается сделать страшными или зловещими сцены в полицейском участке, они решены в приемах клоунады. На "серьезные" мысли наводит сам идиотизм солдафонского веселья.
Противопоставивший себя обществу Тарелкин получается фигурой страдательной. Он сыгран Андреем Краско сложнее, и оттого слабее в условиях "площадного" аттракциона. Артист "переворачивает" мотивы своего персонажа-весельчака из "Агента национальной безопасности". Роль Тарелкина выстроена на гротескных противоречиях, это не вполне человек, а скорее, какое-то человекообразное существо. Но когда оно говорит - мерещится "Человек из подполья" Достоевского, с муками самоанализа и ничтожностью "главных вопросов". Тарелкин рефлексирует, его единственные партнеры - он сам, а также зрительный зал. Но публика его не очень замечает, так как происходящее вокруг балаганное действие, разумеется, заглушает интеллектуальные монологи, каким бы сарказмом они не наполнялись.
Режиссер постепенно вводит на сцену призраки смерти. Серьезно и тихо сыграна последняя сцена Варравина и Тарелкина, здесь другая игра, сценические интеллектуальные "шахматы" а не "бои без правил". И в самом конце возникает момент какой-то всеобщей, "итоговой" пустоты, похожей на наваждение: полная победа убойной силы, тишина, дикий вид Варравина, проткнутый палкой гроб, долгое молчание, уход мрачных комедиантов за кулисы. Не выдерживает один М.Пореченков, он сбрасывает маску и в последнюю секунду "вне роли" улыбается своим зрителям. Это первый актерский "прокол" за весь спектакль; возможно, после премьеры их станет больше, но пока артистам удается существовать на сцене по логике современного режиссерского драматического театра, для которого балаган был все же далеким истоком. Компромисс классической драмы и постсоветской антрепризы был хорошо продуман и заложен в жанр спектакля.
Бутусов поставил не "Смерть Тарелкина", а "Жизнь Расплюева". Впрочем, это соответствует второму авторскому названию пьесы: "Веселые расплюевские дни" (и тут скрывался смысловой перевертыш). Видимо, сегодняшнему "народному театру" такая игра подходит больше.

"Русский Журнал" 4 февраля 2002 г.
Николай Песочинский


вернуться наверх


e-mail:[email protected]

Copyrights (c) 2003-2010. Все права защищены.
Копирование информации возможно только с согласия авторов.